Мысли об иконе«Рождество Христово» – пятая икона цикла «Предвечный совет»

Он спал, весь сияющий, в яслях из дуба,

Как месяца луч в углубленье дупла.
Ему заменяли овчинную шубу
Ослиные губы и ноздри вола.

Стояли в тени, словно в сумраке хлева,

Шептались, едва подбирая слова.
Вдруг кто-то в потёмках,  немного налево

От яслей рукой отодвинул волхва,
И тот оглянулся: с порога на деву,
Как гостья, смотрела звезда Рождества.

Б. Пастернак. Рождественская звезда

 

 

 «Рождество Христово».  Іконописная мастерсая  «Небо на Земле»
 «Рождество Христово».  Іконописная мастерсая  «Небо на Земле»

Все мы «странники и пришельцы на земле»[1]  – эти слова апостола  во всей полноте можно отнести ко Святому семейству. Особо символично в этом смысле само Рождество и последовавшие за ним события. Родиться  младенцу-Иисусу довелось не в отцовском доме, но в пещере для содержания домашнего скота, в хлеву (как часто мы забываем это за красивыми словами – вертеп, ясли!). В хлеву, расположенном за чертой обитания чужого для них города[2]; там,   куда привел их Промысел Божий. Но и в этом убогом пристанище пробыли они недолго – впереди лежал трудный и опасный путь в Египет, годы скитания на чужбине. И даже через несколько лет, вернувшись, они – Иосиф, Мария и Сын – должны были скрывать[3] тайну  семьи, скрывать от окружающих божественные откровения, которые они слышали и получили – ибо не пришло тому время[4].  Трудно представить в обыденной жизни весь груз несения такой тайны – разве что отчасти, сопоставив с тем, как  таили в нацистской Германии свое происхождение «невыявленные» евреи.

Прочувствованность странничества и одиночества в мире Святого семейства отразили авторы «Рождества Христова» – пятой иконы цикла «Предвечный совет». Одиночества  в холодной безбрежности онтологического космоса.  В то же время,  икона концентрирует внимание на малом «внутреннем» доме «семейной Церкви», в котором, словно в защитном коконе света, семейство приносит человечеству плод Божественной Любви. Этим представляемый образ принципиально отличается от традиционной иконографии. Практически все иконы «Рождества Христова» как древнейшие, так и современные, есть не столько попытка осмысления духовной сути Рождества, сколько повествование о рождении Младенца Иисуса и о связанных с этим событиях. Как правило, поле такой иконы заполнено изображением  персонажей, чаще всего в едином для всех фигур масштабе. Здесь и сонм ангелов, и волхвы, и пастухи, и омывание младенца, и даже искушаемый бесом Иосиф[5].

Рождество Христово. Икона. 19 век
Рождество Христово. Икона. 19 век

 Западная традиция изображает Рождество Христово  в несколько другом аспекте: внимание концентрируется   на семейном торжестве, на радости материнства.  Безусловно, это существенно. Однако,  вырванное из контекста  своего вселенского значения (а ведь Вочеловечение Бога по масштабу может быть сопоставимо только с Творением и Воскресением),  Рождество приобретает сугубо бытовое звучание, мельчает до обыденности, выводимой из этой плоскости только наименованием картины да нимбами над головами (и то не всегда).

Correggio - The Holy Night - Google Art Project.jpg
Корреджо Поклонение пастухов. ок. 1530
Рождество Христово. Стенопис от XI-XIII в. в пещерния храм Каранлик в Каппадокия (Гьореме, Турция).
Рождество Христово. Стенопис от XI-XIII в. в пещерния храм Каранлик в Каппадокия (Гьореме, Турция).

Характерным примером является знаменитая, действительно прекрасная, картина Корреджо:  Один из немногих образов Рождества Христова, обладающих определенной лаконичностью – фреска пещерного храма Каранлик в Кападокии[6] (XI – XIII в.в.)  Тем не менее, по своему характеру эта фреска все же ближе к традиционной иконографии, чем к созданному в мастерской  «Небо на Земле» образу. Можно сказать, что её лаконизм  более относится не к содержанию, а к стилистике изображения.

Напротив того, икона цикла «Предвечный совет» в первую очередь говорит о космизме события, а не о его фактографии. Художественным приемом здесь является противопоставление холодной и пустынной Вселенной  зародышу одухотворенной вечности  в монаде Боговоплощения.  Мир вокруг Вифлеемской пещеры оголен до своей первоматерии. Космос, словно полотнище северного сияния,  переливается потоками ледяного огня. Редкие звезды только подчеркивают его пустынность.      Земля – это горы и скалы, красноватые, зеленые. Но зелень – не  цветущие травы, а горный мох и кристалл. Кристалличность вещественного мира утрированна, она иллюстрирует идею, а не историю. В этой утрированности присутствие одухотворенных персонажей минимализированно – вместо сонма ангелов в традиционной иконографии мы видим крохотную фигурку одного, почти сокрытого наблюдателя события,   люди столь же малы и малочисленны: они скорее знак присутствия, чем само присутствие.       Всё подчинено главной мысли: Творец, омертвевшее творение, и зерно Воскресения – Святое семейство.

Присутствие Творца – это Предвечный совет, изначально в своей таинственной паузе[7] принявший решение о будущей жертве Сына.  Эта жертвенность творения и Боговоплощения  отображена  композицией предлагаемой вниманию иконы. В отличие от других икон цикла, ангелы Предвечного совета на ней расположены в отдельных сферах (образное указание на различие ипостасей в  совещания лиц Пресвятой Троицы), причем совместно со сферой святого семейства (вочеловечившимся Сыном) они образуют знак креста – прообраз конечной цели Боговоплощения: крестной смерти  и Воскресения.

Оледеневшая смертью вселенная оживотворяется Творцом. Прорвавшиеся из внепространственного бытия золотые сферы Ангелов Предвечного совета размораживают поле иконы. Исходящий от них благодатный свет проникает в окружающий тварный мир и наполняет холодное поле космоса золотистыми искрами жизни.  Искры концентрируются вокруг  сияющего светом Вифлеемской звезды геометрического центра Креста  – знака трагедии смерти и радости победы.

Поток божественной энергии снисходит в пещеру Рождества и почивает на Святом семействе. В  этом образе можно увидеть реминисценцию  античного мифа о «золотом дожде» – возможно, таким образом, иконописец хотел включить историю человечества в контекст Боговоплощения: люди древнего мира, не имея Откровения, жили ожиданием и предчувствием Богоявления.

Но не только мир Святого семейства освящается снисхождением благодати. Омертвелая до того вселенная, в предчувствии новой жизни, начинает движение. Цвета неба холодны, сини и багряны, однако уже не статичны. Все мироздание исполнено еле заметного течения; впереди – водопад апокалипсиса и пришествия Царствия Божьего. Нижняя часть «неба» заостренной синевой  еще напоминает иглы льда, однако вверху багровые глубины уже клубятся пока еще хаотичным движением: мир «закипает» вокруг центрального события. Это прекрасно изображено смелыми мазками кисти мастера.

Само же событие Рождества статично,  но не статикой смерти. Напортив, это покой доверия и  умиротворенности, которая говорит: «Слава в вышних Богу, и на земле мир, в человеках благоволение!» (Лк.2,14). Все происходит как должно:  «Сын Человеческий идет, как писано о Нем[8]».

Сия умиротворенность рождается в семье, в троице Святого семейства: Мария, Иосиф и Младенец Иисус. Гармония мира и духа царит в Вифлеемской пещере. Лежащий в яслях спеленатый крошка Иисус, светлые тихой радостью Мать и обручник, умилительные свидетели Рождества – домашние животные,  все дышит теплом любви и спокойным доверием к Промыслу Отца. Нет никакой суеты вокруг, в поле иконы нет ничего лишнего. Святое семейство уютно расположилось в вертепе-Доме, защищенном от холода окружающего мира символической сферой сияющей благодати: «Господь – свет мой и спасение мое: кого мне бояться? Господь крепость жизни моей: кого мне страшиться?» Пс.26,1.

И здесь мы вновь повторим – в цикле икон Предвечный совет авторы раскрывают нам не только богословие космогонии, но и идею семьи как сердцевину благословенной Богом жизни. Высшая значимость семьи явленна уже в том, что Богочеловек восхотел прийти в мир именно в лоне семьи (хотя народ ждал Мессию, который придет неведомо откуда[9]). Семья – это путь победы над физической смертью. Семья – это школа любви и самоотверженного служения ближнему. Семья – это малая Церковь, в которой двое или трое, собранные во имя Господа[10], встречают приходящего к ним Спасителя.

Таким образом, представляемая икона «Рождества Христова» является гимном семье в её земном бытии не в меньшей степени, чем  гимном Творцу в Его Промысле о спасении мира. Уходящую в онтологическую бесконечность Высшего бытия вертикаль Креста  пересекает горизонталь богомустановленных  учреждений земной жизни. В сердцевине их – жизнь пред Богом.

 

[1]  Евр.11,13; 1Петр.2,11.

[2]  Города их предков, но не постоянного места жительства.

[3] Иоанн. 7, 5 «Ибо и братья Его не веровали в Него».

[4] Иоанна 2,4  «Иисус говорит Ей: что Мне и Тебе, Жено? еще не пришел час Мой».

[5]  – В композиции иконы “Рождество Христово” обычно изображается несколько событий: Дева Мария возлежит в вертепе (пещере) у яслей. Над лежащим в яслях Младенцем склонились осел и вол. Сверху на пещеру падает луч света от Вифлеемской звезды. Справа традиционно изображается архангел Гавриил, склонившийся к фигуре пастуха, символизирующего множество пастырей; слева три ангела олицетворение сонмища сил небесных; ниже часто следует сцена поклонения волхвов. Три волхва символизируют народы земли. Изображается и повитуха с Младенцем на руках, и повивальные бабки, омывающие младенца. Интересно и изображение сомневающегося Иосифа с предстоящей ему фигурой. Есть предположение, что перед Иосифом стоит бес, навевающий на обручника Марии тоску и сомнение.  На этой иконе могут изображаться и иные события: сцена “избиения младенцев” (царь Ирод повелел истребить всех младенцев, младше двух лет от роду) и бегство в Египет Иосифа, Марии и Сына Божьего (по наущению ангела) и т. д

[6]   Гёреме, Турция

[7]  – «Прежде всего, из Библии мы узнаем о сотворении мира и человека. “В начале сотворил Бог небо и землю” (Быт. 1:1), то есть духовный и материальный миры. Далее творение совершается поэтапно – от простейших материальных вещей и существ до высших представителей животного мира. “И сказал Бог: да будет…” – и стало так. Бог говорит, и Его слово, Его мысль тут же воплощается.

Но когда автор Книги Бытия переходит к рассказу о сотворении человека, здесь возникает как бы некая пауза между замыслом о творении и самим творением. “И сказал Бог: сотворим человека по образу Нашему и по подобию Нашему” (Быт. 1,26). К кому обращается Бог? С кем советуется? Когда Он созидал небо, землю, светила, когда творил растения и животных, Он ни с кем не советовался. И вдруг мы слышим это загадочное: “Сотворим”.

Ветхий Завет не дает нам ответа на вопрос о том, с кем совещается Создатель: Ветхому Завету еще недоступна тайна Святой Троицы. Но святоотеческое богословие отвечает: это был Предвечный Совет Трех Лиц Святой Троицы, Которые совещались между Собой о сотворении самого высшего и самого значительного из всех живых существ…. Бог  советовался с Самим Собой.

Священное Писание в какой-то степени приоткрывает нам, о чем шла речь на этом Предвечном Совете. Речь шла о судьбе человека. Человек создается по образу и подобию Божию: это значит, что в своей природе он будет иметь характерные черты троичного Бога, будет обладать свойствами, которыми в абсолютной степени обладает только Бог. И конечно, человек будет обладать богоподобной свободой. Эта свобода, означающая для него возможность выбора собственной судьбы, будет настолько неограниченной, что человек, если захочет, сможет отделиться от Бога и свое желание жить так, как ему хочется, противопоставить воле Божией и Промыслу Божию о нем самом. По словам Владимира Лосского, творя человека, Бог шел на определенный риск. Всякое творческое дело сопряжено с дерзанием и риском, и сотворение человека было предприятием рискованным, потому что на карту была поставлена сама судьба человека, его спасение. Поэтому Бог взял на Себя спасение и искупление человека в случае, если человек не захочет жить по Его воле и Его заповедям.

В Евангелии от Иоанна говорится: “Ибо так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего Единородного, дабы всякий, верующий в Него, не погиб, но имел жизнь вечную” (Ин. 3:16). Это значит: Бог Отец настолько возлюбил человека, что отдал Своего Сына на смерть и муки ради спасения человека. И Христос говорит о Себе, что Он пришел исполнить волю Отца (Ин. 6:38). А воля Отца состоит в том, чтобы никто не погиб – ни один из созданных им людей. И еще Христос говорит: “Если Я не пойду, Утешитель не приидет к вам; а если пойду, то пошлю Его к вам” (Ин. 16:7).

На основании этих слов можно “реконструировать” – разумеется, в совершенно условном, гипотетическом плане и лишь в той мере, в какой подобные вещи доступны человеческому восприятию, – то, что происходило на Предвечном Совете. Бог Отец, Который является причиной всего, Который обладает первенством внутри Самой Троицы, желая сотворить человека по образу и подобию Своему, обращается к Сыну, тем самым вопрошая Его, готов ли Он и хочет ли Он взять на Себя ответственность за судьбу человека, вплоть до того, чтобы, если понадобится, Самому стать Человеком и разделить судьбу человечества. Святой Дух также участвует в этом совещании, и сошествие Святого Духа на людей, Его присутствие в мире ставится в прямую зависимость от искупительного подвига Иисуса Христа. Иначе говоря, Предвечный Совет означает согласие всех Лиц Святой Троицы взять на Себя ответственность за судьбу человека». (Епископ Иларион Алфеев)

[8]   Мф.26,24.

[9]  Иоанн.7,27

[10]  Мф.18,20.

Цикл икон «Предвечный совет» первая икона, «Живоначальной Троицы»

Цикл икон «Предвечный совет» вторая икона, «Сотворение Адама»

«Наречение имён Адамом» –  третья икона цикла «Предвечный совет»

«Прииде Мати Господа моего ко мне» – четвертая икона цикла «Предвечный совет»

«Радуйся, Радосте наша» – шестая икона цикла «Предвечный совет»

Седьмая икона цикла «Предвечный совет» – «Призвание Нафанаила»

Цикл икон «Предвечный совет» восьмая икона, «Крест»

«Страшный суд» – девятая икона цикла «Предвечный совет»