Он спал, весь сияющий, в яслях из дуба,
Как месяца луч в углубленье дупла.
Ему заменяли овчинную шубу
Ослиные губы и ноздри вола.
Стояли в тени, словно в сумраке хлева,
Шептались, едва подбирая слова.
Вдруг кто-то в потёмках, немного налево
От яслей рукой отодвинул волхва,
И тот оглянулся: с порога на деву,
Как гостья, смотрела звезда Рождества.
Б. Пастернак. Рождественская звезда
Все мы «странники и пришельцы на земле»[1] – эти слова апостола во всей полноте можно отнести ко Святому семейству. Особо символично в этом смысле само Рождество и последовавшие за ним события. Родиться младенцу-Иисусу довелось не в отцовском доме, но в пещере для содержания домашнего скота, в хлеву (как часто мы забываем это за красивыми словами – вертеп, ясли!). В хлеву, расположенном за чертой обитания чужого для них города[2]; там, куда привел их Промысел Божий. Но и в этом убогом пристанище пробыли они недолго – впереди лежал трудный и опасный путь в Египет, годы скитания на чужбине. И даже через несколько лет, вернувшись, они – Иосиф, Мария и Сын – должны были скрывать[3] тайну семьи, скрывать от окружающих божественные откровения, которые они слышали и получили – ибо не пришло тому время[4]. Трудно представить в обыденной жизни весь груз несения такой тайны – разве что отчасти, сопоставив с тем, как таили в нацистской Германии свое происхождение «невыявленные» евреи.
Прочувствованность странничества и одиночества в мире Святого семейства отразили авторы «Рождества Христова» – пятой иконы цикла «Предвечный совет». Одиночества в холодной безбрежности онтологического космоса. В то же время, икона концентрирует внимание на малом «внутреннем» доме «семейной Церкви», в котором, словно в защитном коконе света, семейство приносит человечеству плод Божественной Любви. Этим представляемый образ принципиально отличается от традиционной иконографии. Практически все иконы «Рождества Христова» как древнейшие, так и современные, есть не столько попытка осмысления духовной сути Рождества, сколько повествование о рождении Младенца Иисуса и о связанных с этим событиях. Как правило, поле такой иконы заполнено изображением персонажей, чаще всего в едином для всех фигур масштабе. Здесь и сонм ангелов, и волхвы, и пастухи, и омывание младенца, и даже искушаемый бесом Иосиф[5].
Западная традиция изображает Рождество Христово в несколько другом аспекте: внимание концентрируется на семейном торжестве, на радости материнства. Безусловно, это существенно. Однако, вырванное из контекста своего вселенского значения (а ведь Вочеловечение Бога по масштабу может быть сопоставимо только с Творением и Воскресением), Рождество приобретает сугубо бытовое звучание, мельчает до обыденности, выводимой из этой плоскости только наименованием картины да нимбами над головами (и то не всегда).
Характерным примером является знаменитая, действительно прекрасная, картина Корреджо: Один из немногих образов Рождества Христова, обладающих определенной лаконичностью – фреска пещерного храма Каранлик в Кападокии[6] (XI – XIII в.в.) Тем не менее, по своему характеру эта фреска все же ближе к традиционной иконографии, чем к созданному в мастерской «Небо на Земле» образу. Можно сказать, что её лаконизм более относится не к содержанию, а к стилистике изображения.
Напротив того, икона цикла «Предвечный совет» в первую очередь говорит о космизме события, а не о его фактографии. Художественным приемом здесь является противопоставление холодной и пустынной Вселенной зародышу одухотворенной вечности в монаде Боговоплощения. Мир вокруг Вифлеемской пещеры оголен до своей первоматерии. Космос, словно полотнище северного сияния, переливается потоками ледяного огня. Редкие звезды только подчеркивают его пустынность. Земля – это горы и скалы, красноватые, зеленые. Но зелень – не цветущие травы, а горный мох и кристалл. Кристалличность вещественного мира утрированна, она иллюстрирует идею, а не историю. В этой утрированности присутствие одухотворенных персонажей минимализированно – вместо сонма ангелов в традиционной иконографии мы видим крохотную фигурку одного, почти сокрытого наблюдателя события, люди столь же малы и малочисленны: они скорее знак присутствия, чем само присутствие. Всё подчинено главной мысли: Творец, омертвевшее творение, и зерно Воскресения – Святое семейство.
Присутствие Творца – это Предвечный совет, изначально в своей таинственной паузе[7] принявший решение о будущей жертве Сына. Эта жертвенность творения и Боговоплощения отображена композицией предлагаемой вниманию иконы. В отличие от других икон цикла, ангелы Предвечного совета на ней расположены в отдельных сферах (образное указание на различие ипостасей в совещания лиц Пресвятой Троицы), причем совместно со сферой святого семейства (вочеловечившимся Сыном) они образуют знак креста – прообраз конечной цели Боговоплощения: крестной смерти и Воскресения.
Оледеневшая смертью вселенная оживотворяется Творцом. Прорвавшиеся из внепространственного бытия золотые сферы Ангелов Предвечного совета размораживают поле иконы. Исходящий от них благодатный свет проникает в окружающий тварный мир и наполняет холодное поле космоса золотистыми искрами жизни. Искры концентрируются вокруг сияющего светом Вифлеемской звезды геометрического центра Креста – знака трагедии смерти и радости победы.
Поток божественной энергии снисходит в пещеру Рождества и почивает на Святом семействе. В этом образе можно увидеть реминисценцию античного мифа о «золотом дожде» – возможно, таким образом, иконописец хотел включить историю человечества в контекст Боговоплощения: люди древнего мира, не имея Откровения, жили ожиданием и предчувствием Богоявления.
Но не только мир Святого семейства освящается снисхождением благодати. Омертвелая до того вселенная, в предчувствии новой жизни, начинает движение. Цвета неба холодны, сини и багряны, однако уже не статичны. Все мироздание исполнено еле заметного течения; впереди – водопад апокалипсиса и пришествия Царствия Божьего. Нижняя часть «неба» заостренной синевой еще напоминает иглы льда, однако вверху багровые глубины уже клубятся пока еще хаотичным движением: мир «закипает» вокруг центрального события. Это прекрасно изображено смелыми мазками кисти мастера.
Само же событие Рождества статично, но не статикой смерти. Напортив, это покой доверия и умиротворенности, которая говорит: «Слава в вышних Богу, и на земле мир, в человеках благоволение!» (Лк.2,14). Все происходит как должно: «Сын Человеческий идет, как писано о Нем[8]».
Сия умиротворенность рождается в семье, в троице Святого семейства: Мария, Иосиф и Младенец Иисус. Гармония мира и духа царит в Вифлеемской пещере. Лежащий в яслях спеленатый крошка Иисус, светлые тихой радостью Мать и обручник, умилительные свидетели Рождества – домашние животные, все дышит теплом любви и спокойным доверием к Промыслу Отца. Нет никакой суеты вокруг, в поле иконы нет ничего лишнего. Святое семейство уютно расположилось в вертепе-Доме, защищенном от холода окружающего мира символической сферой сияющей благодати: «Господь – свет мой и спасение мое: кого мне бояться? Господь крепость жизни моей: кого мне страшиться?» Пс.26,1.
И здесь мы вновь повторим – в цикле икон Предвечный совет авторы раскрывают нам не только богословие космогонии, но и идею семьи как сердцевину благословенной Богом жизни. Высшая значимость семьи явленна уже в том, что Богочеловек восхотел прийти в мир именно в лоне семьи (хотя народ ждал Мессию, который придет неведомо откуда[9]). Семья – это путь победы над физической смертью. Семья – это школа любви и самоотверженного служения ближнему. Семья – это малая Церковь, в которой двое или трое, собранные во имя Господа[10], встречают приходящего к ним Спасителя.
Таким образом, представляемая икона «Рождества Христова» является гимном семье в её земном бытии не в меньшей степени, чем гимном Творцу в Его Промысле о спасении мира. Уходящую в онтологическую бесконечность Высшего бытия вертикаль Креста пересекает горизонталь богомустановленных учреждений земной жизни. В сердцевине их – жизнь пред Богом.
[1] Евр.11,13; 1Петр.2,11.
[2] Города их предков, но не постоянного места жительства.
[3] Иоанн. 7, 5 «Ибо и братья Его не веровали в Него».
[4] Иоанна 2,4 «Иисус говорит Ей: что Мне и Тебе, Жено? еще не пришел час Мой».
[5] – В композиции иконы “Рождество Христово” обычно изображается несколько событий: Дева Мария возлежит в вертепе (пещере) у яслей. Над лежащим в яслях Младенцем склонились осел и вол. Сверху на пещеру падает луч света от Вифлеемской звезды. Справа традиционно изображается архангел Гавриил, склонившийся к фигуре пастуха, символизирующего множество пастырей; слева три ангела олицетворение сонмища сил небесных; ниже часто следует сцена поклонения волхвов. Три волхва символизируют народы земли. Изображается и повитуха с Младенцем на руках, и повивальные бабки, омывающие младенца. Интересно и изображение сомневающегося Иосифа с предстоящей ему фигурой. Есть предположение, что перед Иосифом стоит бес, навевающий на обручника Марии тоску и сомнение. На этой иконе могут изображаться и иные события: сцена “избиения младенцев” (царь Ирод повелел истребить всех младенцев, младше двух лет от роду) и бегство в Египет Иосифа, Марии и Сына Божьего (по наущению ангела) и т. д
[6] Гёреме, Турция
[7] – «Прежде всего, из Библии мы узнаем о сотворении мира и человека. “В начале сотворил Бог небо и землю” (Быт. 1:1), то есть духовный и материальный миры. Далее творение совершается поэтапно – от простейших материальных вещей и существ до высших представителей животного мира. “И сказал Бог: да будет…” – и стало так. Бог говорит, и Его слово, Его мысль тут же воплощается.
Но когда автор Книги Бытия переходит к рассказу о сотворении человека, здесь возникает как бы некая пауза между замыслом о творении и самим творением. “И сказал Бог: сотворим человека по образу Нашему и по подобию Нашему” (Быт. 1,26). К кому обращается Бог? С кем советуется? Когда Он созидал небо, землю, светила, когда творил растения и животных, Он ни с кем не советовался. И вдруг мы слышим это загадочное: “Сотворим”.
Ветхий Завет не дает нам ответа на вопрос о том, с кем совещается Создатель: Ветхому Завету еще недоступна тайна Святой Троицы. Но святоотеческое богословие отвечает: это был Предвечный Совет Трех Лиц Святой Троицы, Которые совещались между Собой о сотворении самого высшего и самого значительного из всех живых существ…. Бог советовался с Самим Собой.
Священное Писание в какой-то степени приоткрывает нам, о чем шла речь на этом Предвечном Совете. Речь шла о судьбе человека. Человек создается по образу и подобию Божию: это значит, что в своей природе он будет иметь характерные черты троичного Бога, будет обладать свойствами, которыми в абсолютной степени обладает только Бог. И конечно, человек будет обладать богоподобной свободой. Эта свобода, означающая для него возможность выбора собственной судьбы, будет настолько неограниченной, что человек, если захочет, сможет отделиться от Бога и свое желание жить так, как ему хочется, противопоставить воле Божией и Промыслу Божию о нем самом. По словам Владимира Лосского, творя человека, Бог шел на определенный риск. Всякое творческое дело сопряжено с дерзанием и риском, и сотворение человека было предприятием рискованным, потому что на карту была поставлена сама судьба человека, его спасение. Поэтому Бог взял на Себя спасение и искупление человека в случае, если человек не захочет жить по Его воле и Его заповедям.
В Евангелии от Иоанна говорится: “Ибо так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего Единородного, дабы всякий, верующий в Него, не погиб, но имел жизнь вечную” (Ин. 3:16). Это значит: Бог Отец настолько возлюбил человека, что отдал Своего Сына на смерть и муки ради спасения человека. И Христос говорит о Себе, что Он пришел исполнить волю Отца (Ин. 6:38). А воля Отца состоит в том, чтобы никто не погиб – ни один из созданных им людей. И еще Христос говорит: “Если Я не пойду, Утешитель не приидет к вам; а если пойду, то пошлю Его к вам” (Ин. 16:7).
На основании этих слов можно “реконструировать” – разумеется, в совершенно условном, гипотетическом плане и лишь в той мере, в какой подобные вещи доступны человеческому восприятию, – то, что происходило на Предвечном Совете. Бог Отец, Который является причиной всего, Который обладает первенством внутри Самой Троицы, желая сотворить человека по образу и подобию Своему, обращается к Сыну, тем самым вопрошая Его, готов ли Он и хочет ли Он взять на Себя ответственность за судьбу человека, вплоть до того, чтобы, если понадобится, Самому стать Человеком и разделить судьбу человечества. Святой Дух также участвует в этом совещании, и сошествие Святого Духа на людей, Его присутствие в мире ставится в прямую зависимость от искупительного подвига Иисуса Христа. Иначе говоря, Предвечный Совет означает согласие всех Лиц Святой Троицы взять на Себя ответственность за судьбу человека». (Епископ Иларион Алфеев)
[8] Мф.26,24.
[9] Иоанн.7,27
[10] Мф.18,20.
Цикл икон «Предвечный совет» первая икона, «Живоначальной Троицы»
Цикл икон «Предвечный совет» вторая икона, «Сотворение Адама»
«Наречение имён Адамом» – третья икона цикла «Предвечный совет»
«Прииде Мати Господа моего ко мне» – четвертая икона цикла «Предвечный совет»
«Радуйся, Радосте наша» – шестая икона цикла «Предвечный совет»
Седьмая икона цикла «Предвечный совет» – «Призвание Нафанаила»